Хэловин шагает по стране

начинаем. текст уже выкладывался ранее в блоге, но тот вариант, который выложен сейчас, немного отличается от предыдущего.

АБ ака АВ

Хазарское кладбище

Батюшка наш, Иван Алексеич, нрава был сурового и замкнутого. Бывшие его ученики, выпускники местного военного училища, правда, вспоминали, что на лекциях он оживал и крайне занимательно рассказывал о географии, картографии и топографии – своих предметах. Но дома голос его мы слышали редко, да и то обычно в тех случаях, когда он либо давал указания, что подать на ужин, либо определял меру наказания нам с сестрицей.

Исключение составляли те дни, когда к батюшке приходили его друзья, с которыми он разделял свою страсть к настольным играм.

О, эти настольные игры нашего батюшки! Они были изумительны! – эти большие коробки из твердого картона, обклеенные тисненной бумагой с потрясающими, завораживающими картинками, на которых были изображены суровые солдаты в красивой форме, прекрасные принцессы, отвратительные чудовища и боевые механизмы. Коробки, от которых еще долго пахло типографской краской, тяжелые и гремящие. Внутри были бесчисленные карты, карточки, жетоны, маркеры, забавные деревянные или пластиковые фигурки. Однажды мы с сестрицей, воспользовавшись отсутствием родителей, пробрались в кабинет отца и утащили из шкафа у стены с окном одну из коробок. В детской, прямо на полу, мы открыли ее, высыпали содержимое на пол и замерли перед этой горой сокровищ.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем родители вернулись домой и открыли дверь в нашу комнату, не очень помню меру наказания, определенную нашим батюшкой. Но до сих пор (стоит закрыть глаза), я вижу главную карту из этой игры – большую, на четыре листа формата А4, из твердого картона, обклеенного с внутренней стороны темной материей, а с внешней – покрытого рельефной бумагой, на которой был изображен целый мир. Сейчас я знаю, что это был вариант Orbis terrae – средневековой карты мира, где мир изображен в виде колеса, разделенного на три части – Европу, Азию и Африку. На карте были нарисованы города с флагами на башнях и жителями, выглядывающими со стен; пахари, идущие за запряженными в плуги быками; реками с рыбаками, забрасывающими в волны неводы; армии, сражающиеся друг с другом на полях, усеянных черепами; разнообразные и диковинные птицы, звери и рыбы; псеглавые люди и земли, где водятся драконы…

Батюшка наш не допускал нас до тех вечеров, когда к нему приходили его друзья, и они садились играть в настольные игры в кабинете. Мы же должны были сидеть в детской и заниматься учебой и рисованием. Матушка находилась при нас, иногда она выходила, чтобы принести батюшке и его гостям очередной поднос с кофием, чаем, коньяком, портвейном и легкими закусками. Не знаю отчего, но мы именно в эти дни не музицировали и сидели тихо, даже не разговаривая, – наверное, чтобы слышать голоса игроков, улавливать смыслы в обрывках фраз, по степени смеха определять положение на игровом столе. Потом это умение из обрывков и шума восстанавливать общую картину пригодилось нам в жизни, особенно моей сестрице.   

Гостей мы и если видели, то и мельком – в коридоре, когда они приходили, и нас выводили поздороваться с «дядей Андреем Петровичем» или «дядей Вениамином Макарычем», или же когда мы мышками проскальзывали на кухню, дабы помочь матушке со снаряжением очередного подноса с напитками и едой для игроков. Были игроки эти самые разные – высокие и низкие, одетые богато и скромно, толстые и тонкие, старые и молодые. Но больше всего запомнились мне двое. Первый, низенький, плотненький, с багровым лицом и маленькими глазами за очками с толстыми линзами, приносил чудесно пахнущие ванилью и корицей, осыпанные сахарной пудрой кульки из кондитерского магазина, что был расположен в те времена на площади Труда и Обороны. Основное содержимое доставлялось на стол игрокам, но и нам перепадали эти сделанные из тающего во рту теста корзиночки с клубниками или хрустящие «Тещины язычки». Я узнала потом, что он был почтмейстером.

 Второй посетитель стал для меня воплощением образа прекрасного принца – высокий, с непривычной для наших местностей внешностью и манерами в одежде и поведении. Звали его Ладислав Росси, он работал с батюшкой в одном училище, читал курс продвинутой математики. Высокий, горбоносый, смуглый даже среди наших снегов, он говорил с небольшим гортанным раскатом и носил всегда яркие костюмы из дорогой ткани и пах особой заграничной парфюмерией, которую, как говорила моя сестрица, она более никогда не встречала ни у одного мужичины. Моя сестрица была влюблена в него, тем более, что он приходил чаще остальных, а иногда даже один, и они уединялись с батюшкой нашим для серьезных разговоров. Которые мы иногда подслушивали.

Поначалу я и моя сестрица мало понимали во всем этом, но годы шли, наше образование продвигалось, и мы все больше и больше начинали понимать эти беседы, хотя еще и не осознавали их опасность.

Изначально увлечение настольными играми было для батюшки и его знакомцев невинным увлечением, но с годами оно трансформировалось. Сперва было отдано предпочтение играм, которые позволяли воспроизводить на столе великие сражения древности и развитие забытых ныне цивилизаций. Потом внимание было переключено на более серьезные разработки – в новых играх было меньше цветов и ярких фигурок, но больше стратегии, тактики и истории. Следующим шагом было увлечение историей как таковой – у нас дома появились большие тома старинных летописей, работы серьезных ученых и даже предметы старины, которые батюшка покупал в лавках антикваров. Ну и затем уже, во многом под влиянием господина Росси, батюшка наш увлекся непризнанными официальной наукой историческими теориями. Количество книг в доме увеличилось, количество же знакомых, приходивших на игры, уменьшилось – не всем пришло по душе новые идеи батюшки, которые он, кроме всего прочего, требовал разделять. В частности, исчез багроволицый почтмейстер, а вместе с ним и кульки из кондитерского магазина. Вместо старых посетителей появились новые, от которых зачастую нехорошо пахло. Да и на подносе, который уносила в кабинет к батюшке наша матушка, все чаще и чаще появлялись вместо кофию и чаю крепкие спиртные напитки.

Но батюшка наш, казалось, был всерьез увлечен своими идеями и даже имел по этому поводу проблемы на работе, после чего оставил службу. Я помню его в тот день – он собрал нас в гостиной комнате, выпрямился, поправил пенсне и объявил, что с сего дня он окончательно посвящает себя изысканиями в области истинной истории, которую скрывают от широких народных масс, для чего увольняется из оплота реакции, где дурят голову молодому поколению. На робкий вопрос матушки о том, на какие средства будет содержаться дом и воспитываться мы с сестрицей, батюшка наш безапелляционно заявил, что истина важнее, чем материальный блага.

С тех пор мы зажили скудно, и из дома стали пропадать вещи. Сперва исчезли все настольные игры, затем многие книги, прежде всего те, о которых неодобрительно отзывался батюшка и, тем более, господин Росси. Потом пропала шкатулка с драгоценностями нашей матушки, как и ее выходные платья – нам особенно жалко было белоснежного, шитого жемчугом.  Мы были переведены из гимназии в обычную школу, а потом и вообще перестали посещать государственное учебное заведение, потому как нам было объявлено, что там нам морочат голову и говорят неправду. Обучением нашим занялась матушка, она так же стала давать частные уроки и зачастую мы сидели рядом со спесивыми барчуками, которые звали нас замарашками и заставляли точить их карандаши.

А затем в доме стали и вовсе происходить странные вещи. Батюшка наш стал пропадать, зачастую на два или три дня, и возвращался в грязной брезентовой одежде и резиновых сапогах, к которой налипли куски глины. А однажды, придя утром в ванную комнату, мы обнаружили в раковине человеческий череп, наполовину отмытый от земли. Именно в то утро в первый и в последний раз на нашей памяти матушка имела громкий разговор с батюшкой. Разговор этот, однако, ни к чему не привел, и мы продолжали жить все беднее и несчастнее, хотя черепов больше в раковине не появлялось.

Однажды, подслушав очередную беседу батюшки с господином Росси, мы узнали, что на заброшенном хазарском кладбище, что было расположено на южной окраине нашего города, они, употребив знания батюшки в области картографии и топографии, что-то нашли. Что-то очень важное и ценное, стоящее большие деньги. В доме нашем появились незамедлительно какие-то совершенно странные личности – с водянистыми глазами и тонкими пальцами, они потом встречались нами в лавках антикваров. За ними следом появились полицмейстеры, был громкий разговор, но и они вскоре ушли. Как нам с сестрицей стало ясно из подслушанных обрывков разговоров, батюшка и господин Росси что-то нашли и продавали это за большие деньги разным людям. Деньги эти, правда, в доме не появились, мы по-прежнему нуждались, но зато появилось десятитомные избранные изыскания академика РИАН и почетного профессора ИЕН Ладислава Росси – большие тома, изданные на роскошной бумаге и в твердых переплетах с золотым тиснением и шелковой закладке с монограммой СР в каждой книге. Наш батюшка был упомянут один раз в третьем томе в сноске мелким шрифтом и дважды – в пятом, все так же в сносках.  

  Батюшка меж тем сильно ослаб здоровьем, и настал тот день, когда он взял нас с собой на хазарское кладбище, чтобы мы помогали его изысканиям. Мы встали рано и поехали на электричке. В ней было много пассажиров – тогда многие старались ездить за город на фермерские ярмарки, где можно было купить свежих и натуральных продуктов. Мы сперва было сели на жесткую длинную скамью, но на следующей станции вошла востроносая женщина с какими-то узлами (видимо, вещами на обмен) и прогнала нас. Батюшка не обратил на это никакого внимания, он производил какие-то расчеты в своем маленьком блокноте. Людей в вагоне становилось все больше, кто-то начал курить и пить в тамбуре, оттуда неслись запахи, от которых нас мутило. Звучала неприятная музыка и старуха в зеленом пальто провела по проходу ветерана в черных очках, табличкой на груди, в надписи было две орфографических и одна грамматическая ошибка. Мы вышли на полуразрушенной станции и батюшка повел нас прямо в лес, сперва мимо кривых берез, высаженных рядами, потом по гати через болото. Когда дорога пошла в гору и под ногами заскрипели камешки, сестрица моя попросила пить. Батюшка достал из кармана своей брезентовой ветровки фляжку, отпил, задирая небритый подбородок и велел нам двигаться дальше.

На самой вершине горы мы подошли к полуразрушенной стене, сложенной из старого плитняка, с трудом перелезли через нее, хватаясь за ветви старых черемух, и оказались на хазарском кладбище. Стороннему наблюдателю это скопление камней, вросших в негустую горную траву не показалось бы местом захоронения, но мы с сестрицей уже знали, что это и шагали осторожно, будто боясь потревожить сон давно умерших людей. Батюшка наш достал откуда-то из тайного места инструменты – лопаты, обычные и совковые, мотыги, ведра – и указал, куда идти – к северному углу.

Уже ближе к вечеру, когда мы углубились в землю почти на два метра и приходилось использовать ведра на веревках и телескопическую лестницу, когда показались первые признаки захоронения – два наконечника стрел, похожие на больных лишаем рыбок, несколько костей из запястья, украшения из обожженной и покрашенной глины – появился господин Росси.

Он был похож на экзотического принца в изгнании, одетый в изящного покроя походную одежду и заграничные ботинки на высоком каблуке. Осмотрев наши находки, он предположил по узорам на глиняных украшениях, что мы на верном пути, и велел нам копать быстрее.

И действительно, вскоре мы нашли основное захоронение. Уже вечерело, мы выбрались из могилы. Батюшка наш присел отдохнуть на свежевырытую землю, мы же с сестрицей моей показывали господину Росси на то, что проступило из земли. Сверху ему не было видно, но спускаться вниз он не пожелал, лишь наклонялся ниже над четырехугольником могилы, светя фонариком с тонким плотным лучом.

Я заметила, что среди черных набриолиненных волос господина Росси поблескивала серебряной монеткой в свете луны аккуратная, тщательно замаскированная даже не лысина, а так – проплешина. И меня, не знаю от чего, обуяло неудержимое веселье при виде этого лоскутка бледной кожи, которое белело среди густых темных волос. Я рассмеялась, коротко размахнулась небольшой мотыгой, которую все еще держала в руках и ударила ровно в это место.  

Вскоре после этого дня моя сестрица устроилась работать машинисткой в бюро, одновременно обучаясь на вечерних курсах юридического факультета. Она сдала квалификационные экзамены и пошла по прокурорской линии. Батюшку нашего после долгих уговоров и благодаря старым знакомствам снова взяли на службу в военное училище. Здоровье его было подорвано окончательно, и кадеты провожали его до дома. Чаще всего это делал Вася Строганов, к которому матушка благоволила и оставляла испить чаю с бутербродами. Так случилось, что я вышла за него замуж.

Иногда мы все вместе выезжаем за город на пикники – я, Вася, наши дети, моя сестрица с очередным неудачливым ухажером, наши батюшка с матушкой. Дети бегают между вросшими в землю прямоугольным камнями, безымянный спутник сестрицы показывает удаль, открывая бутылки голыми руками и приготовляя шашлыки, мы с Васенькой лениво загораем подмышки, матушка неспешно режет овощи. Батюшка наш сидит в своем инвалидном кресле возле одной из могил, расположенных в северном углу кладбища и молчит. Он так и не сказал нам с сестрицей ни единого слова до самой своей кончины.